Мацуо Басе

Новый год, а мне
Только осенняя грусть
Приходит на ум.
Хайку Басе в переводах В. Соколова

 

«Басе (1644-1694) — сын самурая из Уэно в провинции Ига. Басе много учился, изучал китайскую и классическую поэзию, знал медицину. Изучение великой китайской поэзии приводит Басе к мысли о высоком назначении поэта. Мудрость Конфуция, высокая человечность Ду Фу, парадоксальность Чжуан Цзы влияют на его поэзию.
Басе был странствующим буддийским монахом. Дзен буддизм оказал большое влияние на культуру его времени. Стиль Басе – это лучшие достижения шутейной и и классической хокку (прославленные своей лаконичностью трехстишия). Многое он черпал и из классических танка. Всеотзывчивость поэта в его изречении : «Учись у сосны быть сосной». Басе был дзен-буддистом. Согласно этому учению истина может быть постигнута в результате некого толчка извне, когда мир видится во всей его обнаженности, и какой-то фрагмент этого мира, косвенно порождает феномен откровения. Японская поэзия постоянно стремится освободиться от всего лишнего. Поэт в гуще жизни, но он одинок — это «саби». Стиль «сефу», в основе которого лежал принцип «саби», создал поэтическую школу, в которой выросли такие поэты как Кикаку, Рансэцу и др. Но сам Басе шел еще дальше. Он выдвигает принцип «каруми» — лёгкости. Эта легкость оборачивается высокой простотой. Поэзия создается из простых вещей и вмещает в себя целый мир.»

 

Мацуо Басё (松尾 芭蕉, 1644 — 28 ноября 1694) , урожденный Мацуо Кинсаку (松尾 金 作) , затем Мацуо Тюэмон Мунэфуса (松尾 忠 右衛門 宗 房) , был самым известным поэтом периода Эдо в Японии . При жизни Басё был известен своими работами в форме хайкай-но-рэнга, сегодня, после многовековых комментариев, он признан величайшим мастером хайку (тогда называемого хокку). Поэзия Мацуо Басё всемирно известна, и в Японии многие из его стихов воспроизводятся на памятниках и традиционных местах. Хотя Басё справедливо известен на Западе своими хокку, он сам считал, что его лучшая работа — это руководство и участие в рэнга. Его цитируют: «Многие из моих последователей могут писать хокку так же хорошо, как и я. Я показываю, кто я есть на самом деле, соединяя стихи хайкай».
Мацуо Басё   считается хайсэй (святым  Хайку).

Басё путешествовал по Японии в период Эдо и написал множество известных стихов хайку и путевых заметок, таких как «Оку-но-Хосомити» и «Сага Никки» . Хотя хайку уже процветало как хобби среди простых людей до того, как Басё  начал писать, он внес настолько большой вклад в развитие артистизма в хайку, что по сей день известен как легенда мира хайку

Мацусима
Мацусима
«Мацусима, ах, мацусима,

Мацусима, Мацусима!», пишет Мацуо Басе о заливе Мацусима. Красота залива явно лишила его дара речи. Басе много путешествовал. Один из путевых дневников «По тропинкам Севера» описывает его путешествие через Тохоку в 1689 году, и считается самой блистательной работой поэта.

Мацуо Басе

В поэзии к началу XVII в. господствовал жанр хайку (хокку), семнадца-тисложных трехстиший с размером 5-7-5 слогов. Богатейшая поэтическая традиция и культура Японии создали условия, при которых на таком тесном стихотворном пространстве, какое предоставляет хайку (от 5 до 7 слов в одном стихотворении), стало возможным создавать поэтические шедевры с несколькими смысловыми рядами, намеками, ассоциациями, даже пародиями, с идейной нагрузкой, объяснение которой в прозаическом тексте занимает иногда несколько страниц и вызывает разнотолки и споры многих поколений знатоков.
Интерпретациям одного только трехстишия Басе «Старый пруд» посвящены многие десятки статей, очерков, разделов в книгах. Приведенная К- П. Кирквудом интерпретация Нитобэ Инадзо — одна из них, и при этом далеко не самая
убедительная.

В описанное в книге время существовало три школы хайку: Тэймон (основатель Мацунага Тэйтоку, 1571 -1653)
Мацунага Тэйтоку (1571—1653),

Данрин (основатель Нисияма Соин, 1605-1686) Нисияма Соин, 1605 -1682. Школа Данрин

и Сефу (во главе с Мацуо Басе, 1644-1694).
В наше время представление о поэзии хайку в первую очередь ассоциируется с именем Басе, который оставил богатое поэтическое наследие, разработал поэтику и эстетику жанра. Для усиления экспрессии он ввел цезуру после второго стиха, выдвинул три основных эстетических принципа поэтической миниатюры: изящная простота (саби) Ваби и саби и японская поэзия,
ассоциативное сознание гармонии прекрасного (сиори) (Понятие сиори заключает два аспекта. Сиори (букв. «гибкость») вносит в стихотворение чувство печали и сострадания к изображаемому и в тоже время определяет характер выразительных средств, их направленность на создание необходимого ассоциативного подтекста…
…Кёрай объяснял сиори следующим образом: «Сиори — это то, что говорит о сострадании и жалости, но не прибегает при этом к помощи сюжета, слов, приёмов. Сиори и стихотворение, наполненное состраданием и жалостью, не одно и то же. Сиори коренится внутри стихотворения и проявляется в нём. Это то, о чём трудно сказать словами и написать кистью. Сиори заключено в недосказанности (ёдзё) стихотворения». Кёрай подчёркивает, что чувство, которое несёт в себе сиори, не может быть передано обычными средствами — оно составляет ассоциативный подтекст стихотворения… Бреславец Т.И. Поэзия Мацуо Басе. М. Наука. 1981г. 152 с)

И глубина проникновения (хосоми) .

Бреславец Т.И. пишет: «Хосоми определяет стремление поэта постичь внутреннюю жизнь каждого, даже самого незначительного явления, проникнуть в его сущность, выявить его истинную красоту и может быть соотнесено с дзэнским представлением о духовном слиянии человека с явлениями и вещами мира. Следуя хосоми (букв. «тонкость», «хрупкость»), поэт в процессе творчества достигает состояния духовного единства с объектом поэтического выражения и в результате постигает его душу. Басё говорил: «Если помыслы поэта постоянно обращены к внутренней сущности вещей, его стихотворение воспринимает душу (кокоро) этих вещей».
病雁の 夜さむに落て 旅ね哉
Яму кари-но
Ёсаму-ни отитэ
Табинэ Больной гусь
Падает в холод ночи.
Ночлег в пути 1690 г.
Поэт слышит крик слабой, больной птицы, которая падает где-то недалеко от места его ночлега. Он проникается ее одиночеством и печалью, живет единым с ней чувством и сам себя ощущает подобным больному гусю.
Хосоми является противоположностью принципа футоми (букв, «сочность», «плотность»). До Басё появлялись хайку, написанные на основе футоми, в частности, стихи школы «Данрин». У Басё тоже есть произведения, которые могут быть охарактеризованы этим понятием:
荒海や 佐渡によこたふ 天河
Арэуми я
Садо-яи ёкотау
Ама-но гава Бурное море!
До острова Садо тянется
Небесная река 1689 г.
(Млечный Путь — 天の河, amanogawa; прим. Shimizu)
Хайку выражает огромность мира, вселенскую беспредельность. Если, основываясь на футоми, поэт изображает величие природы в ее мощных проявлениях, то хосоми противоположного свойства — оно призывает поэта к углубленному созерцанию природы, осознанию ее красоты в скромных явлениях. Раскрытию этого положения может служить следующее хайку Басё:
よくみれば 薺はなさく 垣ねかな
Ёку мирэба
Надзуна хана саку
Какинэ кана Вгляделся пристально —
Цветы пастушьей сумки цветут
У ограды 1686 г.
В стихотворении описано неприметное растение, но для поэта оно заключает в себе всю красоту мира. В этом отношении хосоми смыкается с традиционным представлением японцев о прекрасном как о хрупком, малом и слабом.
Увлечение мировоззрением дзэн-буддизма и традиционной эстетикой привело поэта к совершенствованию в хайку принципа недосказанности: автор минимальными языковыми средствами выделяет характерную черту, давая направленный импульс воображению читателя, предоставляя ему возможность наслаждаться и музыкой
стиха, и неожиданным сочетанием образов, и самостоятельностью мгновенного проникновения в суть предмета (сатори).»

В мировой поэзии Мацуо Басе обычно не сравнивают ни с одним из поэтов. Дело здесь заключается и в своеобразии жанра, и в роли поэзии в культуре и быту японцев, и в специфике творчества самого Басе. Аналогии с европейскими
поэтами-символистами касаются обычно одной черты его творчества — умения обобщить образ, сопоставляя несопоставимое. Факт у Басе превращается в символ, но в символике поэт демонстрирует высочайший реализм. В своем
поэтическом воображении он умел как бы войти в предмет, стать им, а потом выразить это в стихе с гениальным лаконизмом. «Поэт, — говорил он, — должен стать сосной, в которую входит человеческое сердце». Приведя это
высказывание, португальский литературовед Армандо М. Жанейра заключает:
«Этот процесс если не противоположен, то отличается от того, который описан западными поэтами. Поэзия для Басе приходит от духовного озарения»
При анализе образа «сиратама» («белая яшма») А. Е. Глускина отметила трансформацию его содержания от значений чистого, дорогого и прекрасного к значениям хрупкого и непрочного [25, с, 76]. Подобное понимание красоты было развито в представлении о «печальном очаровании вещей», поэтому не случайно Ота Мидзухо говорит, что хосоми Басё восходит к той особой тонкости чувств, которая звучит в стихах Ки-но Цураюки. В этот же период, как отметил К. Рехо, идеал японской красоты в ее существенных чертах был выражен в памятнике IX в.— «Повести о Такэтори» («Такэтори моногатари»), в которой говорилось, что старик Такэтори нашел в коленце бамбука крошечную девочку, обворожившую знатных юношей,— «эстетизм японцев основан на том, что внешним знакам ложной значительности противопоставляется значительность слабого и малого».
Японские исследователи показывают также соотнесенность хосоми с идеями Сюндзэй, который при характеристике танка пользовался термином «тонкость души» (кокоро хососи) и особенно подчеркивал, что тонкость образа танка должна соединяться с его глубиной, с «глубиной души» (кокоро фукаси). Эти идеи были близки Басё, который учился у обоих предшественников поэтическому мастерству. В стихах поэта звучит та же искренность, проникновенность. Можно считать, что и сам термин «хосоми» имеет своим источником японскую эстетическую традицию.»
Правомерно, как полагают японские филологи, и сопоставление хосоми Басё с теорией о трех типах вака, которую выдвигал император Готоба (1180 — 1239). Он учил, что о весне и лете нужно писать широко, свободно; танка о зиме и осени должны передавать атмосферу увядания, быть хрупкими; о любви нужно писать изящные, легкие танка. Положение о зимних и осенних танка действительно созвучно хосоми Басё, однако хосоми не ограничивается тематически или каким-либо определенным настроением (печаль, одиночество), поскольку оно является эстетической установкой поэта, отражающей одну из сторон его метода художественного осмысления действительности, и подобно саби, может проявляться как в печальном стихотворении, так и в веселом.
К вопросу о хосоми, в поэзии хайку обращались ученики поэта; в частности, Кёрай в своих записках объяснял: «Хосоми нет в слабом стихотворении… Хосоми заключено в содержании стихотворения (куи). Для наглядности приведу пример:
Торидомо мо
Нэиритэ иру ка
Ёго-но уми А птицы
Тоже спят?
Озеро Ёго.
Роцу
Это хайку Басё охарактеризовал как стихотворение, содержащее хосоми». Кёрай подчеркивает, что хосоми, указывая на чувство тонкое, хрупкое, предполагает и его эмоциональную силу.
Роцу говорит о птицах, которым так же холодно спать на озере, как и заночевавшему в пути поэту. Роцу передает в стихотворении чувство сопереживания, духовного слияния поэта с птицами. По своему содержанию хайку может быть соотнесено со следующим стихотворением Басё, которое тоже описывает ночлег странника:

Кусамакура
Ину мо сигуруру ка
Ёру-но коэ
Подушка из трав
Собака тоже мокнет под дождем?
Голос ночи 1683 г.
Бреславец Т.И. Поэзия Мацуо Басё, ГРВЛ изд-ва «НАУКА», 1981

Басе (1644-1694) — сын самурая из Уэно в провинции Ига. Басе много учился, изучал китайскую и классическую поэзию, знал медицину. Изучение великой китайской поэзии приводит Басе к мысли о высоком назначении поэта. Мудрость Конфуция, высокая человечность Ду Фу, парадоксальность Чжуан Цзы влияют на его поэзию.

Дзен буддизм оказал большое влияние на культуру его времени. Немного о Дзэн. Дзэн – это буддийский путь достижения прямой духовной реализации, ведущей к непосредственному восприятию действительности. Дзэн является религиозным путем, но он выражает действительность обычными повседневными понятиями. Одни из учителей дзэна Уммон советовал поступать в соответствии с действительностью: «Когда идете — идите, когда сидите — сидите. И не сомневайтесь, что это именно так». Дзэн пользуется парадоксами для того, чтобы освободить нас из ментальных тисков. Но это конечно короткое и малообъясняющее определение дзен. Определить его трудно.
Например, мастер Фудаиши представил это так:
«Иду я с пустыми руками,
Однако в руках моих меч.
Пешком я иду по дороге,
Но еду верхом на быке.
Когда же иду через мост я,
О чудо!
Не движется речка,
Но движется мост.
Дзэн так же отрицает противоположности. Это отказ от крайностей полного восприятия и полного отрицания. Уммон сказал как-то: «В дзэне существует абсолютная свобода».
И в поэзии Басе ощущается присутствие дзэна. Басе пишет:«Учись у сосны быть сосной».

Японская поэзия постоянно стремится освободиться от всего лишнего. Поэт в гуще жизни, но он одинок — это «саби». Стиль «сефу», в основе которого лежал принцип «саби», создал поэтическую школу, в которой выросли такие поэты как Кикаку, Рансэцу и др. Но сам Басе шел еще дальше. Он выдвигает принцип «каруми» — лёгкости. Эта легкость оборачивается высокой простотой. Поэзия создается из простых вещей и вмещает в себя целый мир. Оригинальное японское хайку состоит из 17 слогов, составляющих один столбец иероглифов. При переводе хайку на западные языки традиционно — с самого начала XX века, когда такой перевод начал происходить, — местам возможного появления киридзи соответствует разрыв строки и, таким образом, хайку записываются как трехстишия.
Хайку — всего три строчки. Каждое стихотворение – маленькая картина. Басе «рисует», намечая немногими словами то, что мы домысливаем, скорее, воссоздаем в воображении в виде в образов. Стихотворение запускает механизмы чувственной памяти-можно вдруг ощутить запах дыма горящего сена и листьев во время уборки сада осенью, вспомнить и почувствовать прикосновение травинок к коже, когда лежал на поляне или в парке, аромат яблони особой , неповторимой для тебя весны, влагу дождя на лице и чувство свежести.
Басе как бы говорит: всматривайся в привычное-увидишь необычное, всматривайся в некрасивое – увидишь красивое, всматривайся в простое-увидишь сложное, всматривайся в частицы увидишь целое, всматривайся в малое-увидишь великое.

Осенний плющ. XVXIII. Ogata Kenzan
Осенний плющ. XVXIII. Ogata Kenzan

Новый год, а мне
Только осенняя грусть
Приходит на ум.
Хайку Басе в переводах В. Соколова
x x x

Протянул ирис
Листья к брату своему.
Зеркало реки.

x x x

Снег согнул бамбук,
Словно мир вокруг него
Перевернулся.

x x x

Парят снежинки
Густою пеленою.
Зимний орнамент.

x x x

Полевой цветок
В лучах заката меня
Пленил на миг.

x x x

Вишни расцвели.
Не открыть сегодня мне
Тетрадь с песнями.

x x x

Веселье кругом.
Вишни со склона горы,
Вас не позвали?

x x x

Над вишней в цвету
Спряталась за облака
Скромница луна.

x x x

Тучи пролегли
Между друзьями. Гуси
Простились в небе.

x x x

Леса полоса
На склоне горы, словно
Пояс для меча.

x x x

Все, чего достиг?
На вершины гор, шляпу
Опустив, прилег.

x x x

Ветер со склонов
Фудзи в город забрать бы,
Как бесценный дар.

x x x

Долгий путь пройден,
За далеким облаком.
Сяду отдохнуть.

x x x

Взгляд не отвести —
Луна над горной грядой,
Родина моя.

x x x

Новогодние
Ели. Как короткий сон,
Тридцать лет прошло.

x x x

«Осень пришла!» —
Шепчет холодный ветер
У окна спальни.

x x x

Майские дожди.
Как моря огни, блестят
Стражи фонари.

x x x

Ветер и туман —
Вся его постель. Дитя
Брошено в поле.

x x x

На черной ветке
Ворон расположился.
Осенний вечер.

x x x

Добавлю в свой рис
Горсть душистой сон-травы
В ночь на Новый год.

x x x

Срез спиленного
Ствола вековой сосны
Горит, как луна.

x x x

Желтый лист в ручье.
Просыпайся, цикада,
Берег все ближе.

x x x

Свежий снег с утра.
Лишь стрелки лука в саду
Приковали взор.

Разлив на реке.
Даже у цапли в воде
Коротки ноги.

x x x

Для чайных кустов
Сборщица листа — словно
Ветер осени.

x x x

Горные розы,
С грустью глядят на вашу
Красу полевки.

x x x

В воде рыбешки
Играют, а поймаешь —
В руке растают.

x x x

Пальму посадил
И впервые огорчен,
Что взошел тростник.

x x x

Где ты, кукушка?
Привет передай весне
Сливы расцвели.

x x x

Взмах весла, ветер
И брызги холодных волн.
Слезы на щеках.

x x x

Одежда в земле,
Хоть и праздничный день у
Ловцов улиток.

x x x

Стон ветра в пальмах,
Грохот дождя слушаю
Ночи напролет.

x x x

Я — прост. Как только
Раскрываются цветы,
Ем на завтрак рис.

x x x

Ива на ветру.
Соловей в ветвях запел,
Как ее душа.

x x x

Пируют в праздник,
Но мутно мое вино
И черен мой рис.

x x x

После пожара
Лишь я не изменился
И дуб вековой.

x x x

Кукушки песня!
Напрасно перевелись
Поэты в наши дни.

x x x

Новый год, а мне
Только осенняя грусть
Приходит на ум.

x x x

На холм могильный
Принес не лотос святой,
А простой цветок.

x x x

Притихли травы,
Некому больше слушать
Шелест ковыля.

x x x

Морозная ночь.
Шорох бамбука вдали
Так меня влечет.

x x x

Выброшу в море
Свою старую шляпу.
Короткий отдых.

x x x

Обмолот риса.
В этом доме не знают
Голодной зимы.

x x x

Лежу и молчу,
Двери запер на замок.
Приятный отдых.

x x x

Хижина моя
Так тесна, что лунный свет
Все в ней озарит.

x x x

Язычок огня.
Проснешься — погас, масло
Застыло в ночи.

x x x

Ворон, погляди,
Где твое гнездо? Кругом
Сливы зацвели.

x x x

Зимние поля,
Бредет крестьянин, ищет
Первые всходы.

x x x

Крылья бабочек!
Разбудите поляну
Для встречи солнца.

x x x

Отдохни, корабль!
Персики на берегу.
Весенний приют.

x x x

Был пленен луной,
Но освободился. Вдруг
Тучка проплыла.

x x x

Как воет ветер!
Поймет меня лишь тот, кто
В поле ночевал.

x x x

Колокольчики в корзине.Огата Кензан (яп., 1663–1743)
Колокольчики в корзине. Огата Кензан (яп., 1663–1743)

1/
К колокольчику
Цветку долетит ли комар?
Так грустно звенит.

x x x

Жадно пьет нектар
Бабочка-однодневка.
Осенний вечер.

x x x

Цветы засохли,
Но семена летят,
Как чьи-то слезы.

x x x

Ураган, листву
Сорвав, в роще бамбука
На время заснул.

x x x

Старый-старый пруд.
Вдруг прыгнула лягушка
Громкий всплеск воды.

x x x

Как ни белит снег,
А ветви сосны все равно
Зеленью горят.

x x x

Будь внимательным!
Цветы пастушьей сумки
На тебя глядят.

x x x

Храм Каннон. Горит
Красная черепица
В вишневом цвету.

x x x

Ты проснись скорей,
Стань товарищем моим,
Ночной мотылек!

x x x

Букетик цветов
Вернулся к старым корням,
На могилу лег.

x x x

Запад ли, Восток…
Везде холодный ветер
Студит мне спину.

x x x

Легкий ранний снег,
Только листья нарцисса
Чуть-чуть согнулись.

x x x

Вновь выпил вина,
А все никак не усну,
Такой снегопад.

x x x

Чайку качает,
Никак спать не уложит,
Колыбель волны.

x x x

Замерзла вода,
И лед разорвал кувшин.
Я проснулся вдруг.

x x x

Хочется хоть раз
В праздник сходить на базар
Купить табаку.

x x x

Глядя на луну,
Жизнь прошел легко, так и
Встречу Новый год.

x x x

Кто ж это, ответь,
В новогоднем наряде?
Сам себя не узнал.

x x x

Пастушок, оставь
Сливе последнюю ветвь,
Срезая хлысты.

x x x

Капуста легче,
Но корзины улиток
Разносит старик.

x x x

Помни, дружище,
Прячется в лесной глуши
Сливовый цветок.

x x x

Воробей, не тронь
Душистый бутон цветка.
Шмель уснул внутри.

x x x

Всем ветрам открыт
Аиста ночлег. Ветер,
Вишни зацвели.

x x x

Пустое гнездо.
Так и покинутый дом —
Выехал сосед.

x x x

Треснула бочка,
Майский дождь все льет.
Проснулся ночью.

x x x

Мать похоронив,
Друг все стоит у дома,
Смотрит на цветы.

x x x

Совсем исхудал,
И волосы отросли.
Долгие дожди.

x x x

Иду посмотреть:
Гнезда уток залили
Майские дожди.

x x x

Стучит и стучит
У домика лесного
Дятел-трудяга,

x x x

Светлый день, но вдруг —
Маленькая тучка, и
Дождь заморосил.

x x x

Сосновая ветвь
Коснулась воды — это
Прохладный ветер.

x x x

Прямо на ногу
Вдруг выскочил шустрый краб.
Прозрачный ручей.

x x x

В жару крестьянин
Прилег на цветы вьюнка.
Так же прост наш мир.

x x x

Спать бы у реки
Среди пьянящих цветов
Дикой гвоздики.

x x x

Он дыни растил
В этом саду, а ныне —
Холод вечера.

x x x

Ты свечу зажег.
Словно молнии проблеск,
В ладонях возник.

x x x

Луна проплыла,
Ветви оцепенели
В блестках дождевых.

x x x

Кустарник хаги,
Бездомную собаку
На ночь приюти.

x x x

Свежее жниво,
По полю цапля идет,
Поздняя осень.

x x x

Молотильщик вдруг
Остановил работу.
Там луна взошла.

x x x

Праздники прошли.
Цикады на рассвете
Все тише поют.

x x x

Вновь встают с земли
Опущенные дождем
Хризантем цветы.

x x x

Чернеют тучи,
Вот-вот прольются дождем
Только Фудзи бел.

x x x

Мой друг, весь в снегу,
С лошади упал — винный
Хмель свалил его.

x x x

В деревне приют
Всем хорош для бродяги.
Озимые взошли.

x x x

Верь в лучшие дни!
Деревце сливы верит:
Весной зацветет.

x x x

На огне из хвои
Высушу полотенце.
Снежный вихрь в пути.

x x x

Снег кружит, но ведь
В этом году последний
День полнолунья.
x x x

Персики цветут,
А я жду все не дождусь
Вишни цветенья.

x x x

В мой стакан с вином,
Ласточки, не роняйте
Комочки земли.

x x x

Двадцать дней счастья
Я пережил, когда вдруг
Вишни зацвели.

x x x

Прощайте, вишни!
Цветенье ваше мой путь
Теплом согреет.

x x x

Трепещут цветы,
Но не гнется ветвь вишни
Под гнетом ветра.
1. https://www.metmuseum.org/art/collection/search/40351?searchField=All&sortBy=Relevanc/e&ft=Ogata+Kenzan&offset=0&rpp=20&pos=3

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.