Женщины китайского художника Гу Кайчжи (Гу Кайчжи́ (кит. трад. 顧愷之, упр. 顾恺之, пиньинь Gù Kǎizhī , Wade-Giles: Ku K’ai-chih; ок. 344—406).
Благодаря Гу Кайчжи, самому знаменитому художнику в истории Китая, «дух» стал одной из художественных тем – в общем смысле он понимался как специфика духовного склада изображаемого объекта или человека. Эстетическое видение часто демонстрирует превосходство над ограниченностью образов, независимость от конкретного физического объекта и стремится к расширению образа до недосягаемого идеала. В мире духовно-эстетического, стремясь поймать момент,глубоко волнующий душу, человек часто сбрасывает идеологические цепи, оказываясь в области «бессловесного» и «безобъектного».
Гу Кайчжи, первым выдвинув концепцию «формой описывать содержание», свое понимание вопроса о соотношении формы и содержания. Вопрос этот издавна является центральной проблемой китайской живописи. В китайских
древних рассуждениях о живописи термин «форма» указывает на характер внешней формы предмета, конкретной и опознаваемой; «душа» (содержание) указывает на духовный характер объекта, абстрактность. Душа и форма не только взаимосвязаны, но и находятся во взаимном противоречии. В этом единстве формы и содержания содержание является переменчивым, а форма, напротив, постоянной.
Из философско-эстетических работ Гу Кайчжи, посвященных живописи, до нас дошли три книги: «Рассуждения о живописи», «Гимн расцвету живописи (в периоды) Вэй и Цзинь» и «Записи о том, как живописать
гору Юаньтайшань». Во всех трех трактатах четко указывается, что главная задача живописи в изображении объекта «как живого» – передача самой его сущности, отражение души или характера персонажа в картине.
В творчестве Гу Кайчжи большое место занимает изображение женщин. Гу Кайчжи внес в эти изображения поэтичность и романтику, невиданную до того времени в живописи.
Картины IV-VI веков имели форму горизонтальных и вертикальных свитков. Их писали тушью и минеральными краска
на специально обработанных и проклеенных шелковых полотнищах. Они сопровождались каллиграфическими надписями. К этому времени относится принцип слияния живописи и каллиграфии. В IV веке Ванси-Чжи изобрел метод неотступного письма. Каллиграфия стала более выразительной и менее жесткой.
Для творчества Гу Кайчжи характерна органичность соединения живописи с каллиграфией, стройная композиция. Свитки художника иллюстрируют конфуцианские стихотворные тексты поэта Чань Хуа и тексты других авторов.
Гу Кайчжи. Мудрые и добропорядочные женщины; деталь. Гугун, Пекин.
Произведение представляет собой свиток пятиметровой длины, разделенный на 10 секций, в каждой из которых изображен отдельный сюжет. Свиток написан на темы, взятые из «Жизнеописаний примерных женщин»— сборника образцов правильного поведения, составленного в I веке до н. э. ханьским писателем Лю Сянем.В книге содержится более ста назидательных историй. В разное время художники, иллюстрировавшие ее, выбирали свои сюжеты,мпоскольку все истории в одном произведении изобразить было невозможно. По отбору сюжетов из сборника в известной степени можно определить предпочтения эпохи.
В произведении Гу Кайчжи выбор сюжетов свидетельствует о растущем интересе к женским интеллектуальным качествам, даже если это делалось в рамках древней консервативной традиции. Свиток демонстрирует, как понималась старые ханьские нормы Культура Империи Хань в изменившейся интеллектуальной атмосфере эпохи Цзинь.
Свитку «Наставления старшей придворной дамы», который, по всей вероятности, является копией, созданной в эпоху Тан (VII—VIIIв.), присуща новая манера изображения женщины. Смысловой центр переместился с литературного, символического на художественный, эстетический уровень. Этот свиток донёс до нас несколько женских образов, принадлежащих к лучшему из того, что было создано в ранней свитковой живописи. Одна из придворных дам изображена медленно поворачивающейся влево. Глаза её полуприкрыты, кажется, что она движется во сне. Её развевающиеся ленты и шарф вызывают образ нежного весеннего ветра. Конфигурации волнистых линий смягчают материю и трансформируют материальный предмет в ритмическую структуру. Трудно подыскать лучшую иллюстрации «первого принципа» художника-теоретика Се Хэ(Vв.)— «Одухотворенный ритм живого движения». Свиток заканчивается изображением самой придворной наставницы, которая словно бы записывает всё произошедшее.
В этом свитке не новы ни сюжеты, ни способы их отображения. Инновации его живописи заключаются в том, что женские фигуры стали передаваться более реалистично, а сама женская фигура стала восприниматься более характером, чем символом, обозначавшим женщину (ранее делалось именно так). С этим связаны и особенности живописной манеры— одежды выполнены особым стилем, напоминающим европейскую светотень, и создающим видимость объёма.
Героини Гу Кайчжи женственны, изящны хрупки. Естественны чувства на свитках художника. Одно из самых поэтических произведений Гу Кайчжи является свиток, иллюстрирующий любовную поэму Цао Чжи (192-233) «Фея реки Ло». Приводим здесь эту поэму в переводе Е. А. Адалиса.
Фея реки Ло
Цао Чжи (192-233) — древнекитайский поэт, один из наиболее известных поэтов своего времени. Второе имя — Цзы-цзянь, известен также как чэньский князь Сы. Сын Цао Цао и брат императора Цао Пэйя.
Перевод Е. А. Адалиса.Цао Чжи
Столицу я покинул…
В свой удел
Я возвращался… За моей спиной
Осталась Ицюе… Через хребет
Хуаньюань перевалить успел, —
Пройдя Тунгу, подняться на Цзиншань…
Уж солнце к западу склонилось!..
Кренился и нырял мой экипаж,
Опасно становилось ехать в нем, —
Устали кони… Распрягать скорей
Я торопил; среди душистых трав
На берегу, в полях, где чжи растет,
Пасти мою четверку приказал…
Сам между тем по Роще тополей
Прогуливался я… Следил мой взор,
Как плавно Ло-река струилась…
Но в этот миг во мне смутился дух, —
Внезапный страх возник в душе моей,
Вдруг разбежались мысли, как в бреду..
Вниз быстро поглядел я — ничего…
Вверх поглядел, — возникло чудо вдруг!
Красавица стояла наверху —
Она к утесу прислонилась…
И я возницу за руку схватил
И потащил… Я спрашивал его:
— Ты видишь? Или нет там никого?
Что за виденье, что за человек?
Красавица какая! Видишь, да?
Не видишь? Может быть, приснилось?
Спокойно мне возница отвечал:
— У Ло-реки есть фея, говорят,
И многие ее видали встарь…
Зовется госпожою Ми — слыхал…
Уж не она ли это, государь?
Скажите, какова она собой?
Вы правду расскажите мне скорей! —
И я ему сказал, не утаив:
— Прекрасный этот облик вот какой:
Легко, как лебедь вспугнутый, парит,
А гибкостью — летающий дракон!
Осенней хризантемы в ней покой,
Весенняя сосна не так пышна!
Видна же неотчетливо, как сон…
Как месяц, но за облачком, она…
Мелькнет, вспорхнет, — и вот не удержать:
Снежинкой в ветре закружилась!..
«Но какова же издали?» — спроси!..
— Она, как солнце ясное, светла,
Что в тонкой дымке утренней встает!
А ежели разглядывать вблизи, —
Свежо сверкает пламя красоты,
Как лотос из зеленой тени вод,
Где вся прохлада притаилась!
Гармония — вот истинный закон
Той красоты, что в небе родилась:
Связь тонкости и плотности частей,
Высокого с коротким, круглым связь…
Как выточены плечи красоты!
Как тонко талия округлена!
Стан — сверток шелка белого точь-в-точь…
Затылок хрупок, шея так стройна!
Прозрачна кожа, призрачны черты!
Зачем помада? Пудра не нужна, —
Краса нам без прикрас явилась!
Прическа взбита очень высоко,
Длина ее изогнутых бровей
И тонкость — изумительны! Глаза
Блестят великолепно — звезд живей!
Покой царит на яшмовом лице,
И жесты благородны. Простота,
Непринужденность, ласковость манер
Пленяют, очаровывают мир:
В них — снисхождение и милость!
Накинув газовый наряд,
Она сверкает в нем светло:
Каменьям драгоценным счета нет,
Убор из перьев над ее челом,
А жемчуга, подобно светлякам,
Не устают хозяйку озарять, —
То мирно светят перед ней, то вслед…
Обута в туфельки узорные она.
А шлейф, как призрачная дымка, как туман
Таится, орхидеей в дебрях трав, —
На край горы она ступила…
Легко и быстро выпрямилась вдруг,
Чтобы к другим бессмертным убежать,
Но поспешила руку протянуть
К священному прибрежью Ло-реки
И выхватила черный стебель чжи,
Растущего средь неспокойных вод,
Где быстрина его крутила!
Я был пленен воздушной красотой…
И сердце трепетало тяжело:
Ни сладких слов, ни хитрых свах не знал,
Посредников не ведал, где найти?
Каков обычай для любви такой?
Мне тягостно и жутко было!..
Я обратился к волнам старой Ло,
Завел я странный разговор с водой,
Просил, как сваху, передать слова,
Которые мне сердце подсказало!..
Я от наряда своего потом
Подвеску яшмовую отвязал,
Желая этим явно показать,
Что дар я принести готов любой,
Что без любви — ничто не мило!
Увы, красавица в обычаях тверда,
Приличия, как видно, знала все,
И в церемониях была искушена,
И понимала утонченные стихи, —
Все рассудила, что сказала ей вода,
Подвеску яшмовую тронула свою,
Намереваясь одарить меня в ответ, —
И, указав мне на речную быстрину,
На свой подводный смутно видимый дворец,
Уже назначить срок решила…
Сомненьем я охвачен был,
Я от любви был сам не свой!
Обмана опасался между тем,
По книгам я ведь знал обычай фей!
Что стоит фее смертных обмануть?
Не вспомнить о легенде я не мог:
О том, как слово дали Цзяо Фу,
Но обманули, — сон его завлек!
И я на обезьяну стал похож
Ветревоженностью злобною своей!
И чутко подозрительным я стал,
Как самая завзятая лиса!..
Но все-таки, успев сообразить,
Как выгляжу я, страстью возбужден,
Смягчил я выражение лица,
Я тотчас обуздать себя сумел, —
Ведь есть же у рассудка сила!
…Растрогалась, я видел, фея Ло:
Чего мне это стоит — поняла!
То стала подходить, то отходить,
То медленно ко мне, то от меня…
То ярче становился свет ее —
Мерцающего тела ореол, —
То чем-то затемнялся, отплывал,
То как бы прояснялся в полумгле, —
Внезапно форму птицы приобрел!
То легкая стояла фея Ло,
Подобно молодому журавлю,
Который собирается взлететь,
Но крыльями еще и не взмахнул.
То медленно ступала по тропе,
Заросшей ароматною травой, —
Волшебный доносился аромат:
Все это сердце не забыло!
…Воспела фея вечную любовь…
Была протяжна песня и грустна.
И много духов собрались толпою,
Слетаясь и маня своих подруг:
Одни играли в чистых струях вод,
Другие облетали островок,
Светящиеся смутно жемчуга
Сбирали чередой за духом дух,
Другие — равнодушны к жемчугам, —
Искали зимородков перья, пух…
Две госпожи, что, будучи в живых,
Считали Южный Сян своей отчизной, —
Ту фею взяли за руки, что встарь
Ходила погулять на берег Хань;
Вздыхать о Паогуа — о звезде,
Что друга не имеет, стали вновь
И песню завели о Пастухе,
Что вечно в одиночестве живет!..
То легких одеяний дивный дым
Вздымали, прихотливо закрутив,
То, льющимся туманом рукавов
Закрыв свои черты, стояли так…
То вдруг забудутся уныло!..
…Легчайшая стопа на зыби волн…
В пыли алмазной кружевной чулок…
Движенья не такие, как у нас:
Без правила «вперед» или «назад»,
«Направо» и «налево» или «вспять», —
Идут, как бы не ведая преград, —
Идут или стоят — нельзя сказать,
Летят, или скользят, или текут?
Иль заново всплывают всякий раз?
Опаснейшие кручи обогнув,
Исчезнув, — остаются тут как тут!
Оглянутся — из глаз струится свет.
Дыханье — запах диких орхидей…
Лоснящаяся влажно яшма щек…
Растаявшие сладко на устах,
Но не произнесенные слова…
Походка же не та, что у людей! —
И взором я ловил их тонкий след…
О пище плоть моя забыла!
Но именно тогда Пин И призвал
Покорные ему ветра домой,
А дух речной все волны усмирил,
Чтобы порядок воцарился вновь,
Фэн И в свой барабан тогда забил,
Запела чистым голосом Нюй-ва…
Летающие рыбки поднялись, —
Пора им колесницу окружать,
Как страже подобает в этот час.
Воздушный колокольчик зазвонил —
«Всем вместе в путь пора!» — хотел сказать.
Красиво соблюдая этикет
И ровно — с головою голова, —
Шесть вьющихся драконов повезли
Почтительно и плавно экипаж;
И, вынырнув, подводные киты
Под легкие колеса, не ленясь,
Подставили волнистые хребты, —
И вылетала стая птиц морских!..
Вот через северную речку Чжи
Успели переправиться уже…
И вот, перевалив за Южный кряж,
Кортеж как бы затмился и затих…
Внезапно оглянулась фея Ло:
Вновь тянется она к моей душе!
Вдруг вытянула шею и глядит!
Вот алыми устами шевелит,
Желая непременно рассказать
О том, что могут дух и человек
Между собой общаться иногда!
Есть правила, как ладить эту связь…
Зачем же разлучаемся навек?
Зачем не знались в юные года?
Заплакала, взроптала фея Ло:
— Всего лишь раз мы встретились — и все?
Расходимся мы в разные места, —
Как будет друг без друга тяжело!
Всего лишь раз расстались мы — и все? —
Ей нечем одарить меня, увы!
Она мне только серьги отдает —
Тот светлый жемчуг Юга, — жемчуг тот,
Что люди видят каплями росы,
Сверкающими в зелени травы,
Когда уже светлеет небосвод…
— Зачем живого полюбила?!
…И вот уж я не вижу, где она?
О вечная печаль! Куда идти?
Сияющая больше не видна…
Покинул я равнину и пошел…
Поднялся на вершину — нет пути!
Переставляю ноги, вновь шагнул, —
Душа стоит на месте, где была…
Очнуться от мечты я не могу,
Мечтаю и грущу о фее Ло…
О, как молил я воду, землю, свет,
Природу окружавшую молил,
Желая, чтобы вечной жизни тело —
Божественное тело — вновь могло
Вид женщины прекраснейшей принять!
Я в легкую, простую лодку сел
И вверх против течения долго плыл…
Длинна была спокойная река…
Совсем о возвращенье позабыв,
Печальным думам предан всей душой,
В ту ночь я не забылся ни на миг,
В одежде отсырелой ждал зари,
Весь инеем покрытый, и продрог…
Когда уж рассвело, окликнул слуг,
Просил их запрягать, сел в экипаж,
Собрался, наконец, к себе домой-
Мой путь лежал все прямо на восток…
Я, вожжи натянув, не отпускал, —
Держал их крепко-накрепко в руках!
Несущихся коней я торопил,
Я плеть на них в досаде поднимал,
А сам в тоске кружил, кружил, кружил
Не мог уехать прочь из этих мест!..
О, вечной жизни сила!
(Антология переводов Воспроизводится по изданию: Антология китайской поэзии в 4-х томах. Том 1. / М., ГИХЛ, 1957. — Прим. ред.)
Человеческие фигуры здесь представлены во взаимодействии с ландшафтом.
Фея реки Ло. деталь