Шесть бессмертных поэтов

Шесть бессмертных японской поэзии

ОТОМО КУРОНУСИ принадлежит к шести бессмертным японской поэзии месте с Хэндзё (Henjo, 遍昭),
Аривара-но Нарихира (Ariwara no Narihira, 在原業平), Фунъя-но Ясухидэ (Fun’ya no Yasuhide, 文屋康秀),
Кисэн-хоси (Kisen, Kisen Hōshi, 喜撰法師), Оно-но Комати (Ono no Komachi, 小野小町). Один из лучших поэтов второй половины IX века.

Список из шести великих поэтов сформирован Ки-но Цураюки в предисловии к императорской антологии «Кокинвакасю». Кокинвакасю о весне Однако титул «бессмертных» (касен) был дан им более поздними критиками.

Отомо но Куронуси ( 大 友 黒 主 ) одним из Роккасенов, «Шести поэтических гениев», описанных в Кокинвакасю.
Его стихи показывают сильное влияние тесных связей с землями Оми и Сига откуда он был родом. Считается что Куронуси поднялся до статуса бога и был увековечен как бог «Мёдзин» в провинции Сига в Оми. Об ОТОМО КУРОНУСИ еще и Кокинвакасю: ОТОМО КУРОНУСИ

Дождь весенний пошел —
да полно, не слезы ли это?
Разве есть среди нас
хоть один, кто не сожалеет,
не скорбит об отцветших вишнях!..

Когда Куронуси, не зная, как проникнуть
к даме, которую он тайком навещал, бродил
вокруг ее дома, вдруг услышал он клич диких
гусей — и сложил песню, чтобы послать ей

Вот брожу я в слезах,
внимая призывам печальным
перелетных гусей,
вспоминая с тоской о милой —
только как ей узнать об этом?..

***
2. Содзэ Хэндзё

Хэндзё, Содзэ Хэндзё, Монах Хэндзё (Henjo, 遍昭; 816 — 12 февраля 890) — японский поэт и буддийский священник IX века.

Один из «шести бессмертных», или «шести кудесников поэзии» (六歌仙 Rokkasen) — шести японских поэтов, творивших в жанре вака в IX веке. Он также входит в число «тридцати шести бессмертных поэтов» средневековья.

Содзё Хэндзё (Перевод В. Сановича)

Сложил стихи под сенью дерев храма Облачный Лес

Удрученный миром
К подножью старинных дерев
Всем сердцем стремится.
Увы, безнадежная сень —
Скоро листы опадут!

Вот пример его танка вошедшего в антологию Огура хякунин иссю.

Вы, ветры неба,
проход меж облаками
скорей сомкните,
чтоб юные созданья
ещё побыли с нами!
Перевод Пр. Б. или Николая Николаевича Бахтина (Новича). / Опубл. в антологии «Песни ста поэтов»
В антологии Кокинвакасю его 17 танка: № 27, 91, 119, 165, 226, 248, 292, 348, 392, 394, 435, 770, 771, 847, 872, 985 и 1016.»
***

3.Кисэн-хоси (поэт VIII века):
«Один из «шести бессмертных поэтов». О его жизни не сохранилось никаких достоверных сведений. Известно только, что он был монахом и жил уединённо неподалеку от Киото, в местечке Удзи. »
わが庵は
都のたつみ
しかぞすむ
世をうぢ山と
人はいふなり

waga io wa
miyako no tatsumi
shika zo sumu
yo wo Ujiyama
to hito wa iu nari.

Русский перевод:

В моей избушке,
к востоку от столицы,
я скрыт от миpa;
«Холмом уединенья»
прозвали это место.

Н. Бахтин (Нович)

4.ОНО-НО КОМАТИ
«Оно-но Комати (яп. 小野 小町, ок.825-ок. 900) — японская поэтесса, один из шести крупнейших мастеров жанра вака в эпоху Хэйан, входит в Тридцать шесть бессмертных — классический канон японской средневековой поэзии.»
Вот и краски цветов
поблекли, пока в этом мире
я беспечно жила,
созерцая дожди затяжные
и не чая скорую старость…

***

В помраченье любви
сквозь сон мне привиделся милый –
если б знать я могла,
что пришел он лишь в сновиденье,
никогда бы не просыпалась!..

***

С той поры, как во сне
я образ увидела милый,
мне осталось одно –
уповать в любви безнадежной
на ночные сладкие грезы…

***

Я не в силах уснуть,
томленьем любовным объята, –
ожидая его,
надеваю ночное платье
наизнанку, кверху исподом…

***

Вновь приходит рыбак
в ту бухту, где травы морские
уж давно не растут, –
но напрасны его старанья,
упованья на радость встречи…

***

Ах, осенняя ночь
напрасно считается долгой!
Только встретились мы
и слова любви прошептали –
как нежданно уже светает…

***

Пусть бы лишь наяву –
но как же досадно и горько
в сновиденьях ночных
вновь ловить отголоски сплетен,
любопытных жадные взоры!..

***

Нет преград для меня!
Я снова явлюсь тебе ночью
в озаренье любви –
не страшна полночная стража
на дороге грез и видений…

***

Я дорогою грез
вновь украдкой спешу на свиданье
в сновиденьях ночных –
но, увы, ни единой встречи
наяву не могу дождаться…

***

Разве я проводник,
что должен к деревне рыбачьей
указать ему путь?
Отчего же сердится милый,
что не вывела к тихой бухте?..

***

Вот и осень пришла,
весна для меня миновала –
под холодным дождем
увядают и блекнут листья,
выцветают любви признанья…

Ответ

Если б сердце мое
не переполнялось любовью –
лишь тогда, может быть,
закружить его мог бы ветер
и умчать, словно лист опавший…

(Оно-но Садаки)

***

Увядает цветок,
что взорам людей недоступен, –
в бренном мире земном
незаметно, неотвратимо
цвет любви увядает в сердце…

***

Сиротливо в полях
случайные зерна кружатся
на осеннем ветру –
так и я теперь одинока,
никому не нужна на свете…

***

Когда Фунъя-но Ясухидэ был назначен секретарем управы третьего ранга в Микаву, он послал Комати письмо: «Не желаете ли приехать поглядеть наши края?» Она же ответила ему песней:

В треволненьях мирских
я травам плавучим подобна,
что живут без корней
и плывут, раздумий не зная,
увлекаемые теченьем…

***

Те слова, где сквозят
печали и радости мира,
привязали меня
к жизни в этой юдоли бренной,
из которой уйти хотела…

***

Он опять не пришел –
и ночью тоскливой, безлунной
я не в силах заснуть,
а в груди на костре желаний
вновь горит – не сгорает сердце…

5.АРИВАРА-НО НАРИХИРА

«Некоторые его стихотворения открыли целые направления в тематике поэзии вака. Тридцать вака, вышедших из-под его пера, были включены в «Кокин(вака)сю» [The Kokin Wakashū (古今和歌集)]. Будучи упомянутым в прологе к «Кокинвакасю», он вошёл в список «Шесть бессмертных» (6 лучших поэтов писавших в стиле вака), а также был назван одним из 36-ти бессмертных поэтов.»

При виде цветущей вишни в усадьбе Нагиса

Если б в мире земном
вовсе не было вишен цветущих,
то, быть может, и впрямь
по весне, как всегда, спокойно,
безмятежно осталось бы сердце…

***

Сложено в третью луну в год с «добавочным месяцем»

Вишни в полном цвету.
Хоть лишний прибавился месяц,
удлинилась весна,
разве могут сердца людские
насладиться вдоволь цветеньем?..

***

Посылаю песню с влажной от дождя веткой глицинии, что сорвал я в день на исходе третьей луны

Под дождем я промок,
но сорвал цветущую ветку,
памятуя о том,
что весна окончится скоро,
что цветенье недолговечно…

***

Песня, отосланная с цветами хризантем, что попросил один знакомый для своего сада

Коль посадишь цветы,
они расцветут непременно,
только осень придет,
и пускай лепестки опадают,
лишь бы корни в земле не сохли!..

***

Сложено на тему «Осенние листья плывут по течению реки Тацуты» при созерцании картины на ширме в покоях Государыни Нидзё, когда она называлась Родительницей наследника престола

С незапамятных лет
никогда не видали такого,
с Века грозных богов –
речка Тацута по теченью
сплошь покрыта густым багрянцем…

***

Сложено на праздничном пиршестве во дворце Кудзё по случаю сорокалетия канцлера Хорикавы

Вешней вишни цветы!
Молю, поскорей заметите
все тропинки в горах,
чтобы в эти чертоги старость
никогда не нашла дороги…

***

Как-то раз Нарихира пригласил одного или двух друзей отправиться с ним в путешествие в Восточный край Адзума. Достигнув места под названием Яцухаси, что в провинции Микава, они сошли с коней и присели в тени деревьев, плененные зрелищем цветущих у реки ирисов, и тогда Нарихира, изливая чувства, навеянные странствием, сложил песню-посвящение, в которой каждая строка начиналась буквой из слова «ирису»:

Их парчовая ткань
Роскошным нарядом подруги
Искушает мой взор –
Сколь тоскливо на сердце нынче
У того, кто избрал скитанья!

***

Нарихира втайне посещал одну даму, которая жила в западном флигеле дворца Государыни из Пятого квартала, но вскоре после десятого числа десятого месяца она переехала. Сколько он ни расспрашивал, куда подевалась та дама, никто ему не говорил, и он даже не мог послать ей весточку. Следующей весной, когда слива была в полном цвету, дивной лунной ночью Нарихира, влекомый воспоминаниями о былой любви, отправился в тот флигель, распростерся в комнате на полу и там, в ожидании, пока луна склонится к краю небосвода, сложил эту песню:

Будто бы и луна
уж не та, что в минувшие весны,
и весна уж не та?
Только я один не меняюсь,
остаюсь таким же, как прежде…

***

Все таилась любовь,
что, словно колосья мисканта,
зрела в сердце моем, –
и сегодня узами чувства
связан накрепко я с любимой…

***

Слабея, на ложе болезни сложил он эту песню:

Доводилось и мне
слыхать о пути без возврата,
что нас ждет впереди, –
но не чаял, что нынче-завтра
тем путем мне пройти придется…

***

Послано с парадным верхним облачением мужу младшей сестры жены

На лугах и в полях,
куда ни посмотришь, повсюду
выделяется он,
ярко-белый меж трав зеленых, –
воробейник в пору цветенья…

***

Однажды, когда Государыня Второго квартала была известна еще как Госпожа Опочивальни из Восточного флигеля, она совершила паломничество в святилище Оохарано. По этому случаю Нарихира сложил песню

Ныне как никогда
о Веке Богов достославных
нам напомнить должно
то святилище в Оохаре,
что стоит на горе Осио…

***

Вид осенней луны,
увы, не приносит отрады!
Убывает она,
прибывает ли ночь от ночи –
мы меж тем под луной стареем…

***
6.Фунъя-но Ясухидэ

Фунъя-но Ясухидэ или Фунъя Ясухидэ, Бунъя но Ясухидэ (文屋 康秀, год рождения неизвестен — умер ок. 885?) — японский поэт раннего периода Хэйан.

Один из Роккасенов или «Шести бессмертных». Известно, что он был придворным невысокого ранга. Его стихи (танка) включены во многие классические антологии, начиная с Кокинвакасю.
Авторами стихотворений были Аривара-но Нарихира, Нэндзе, Кисэн, Фунья-но Ясухидэ, Отомо-но Куронуси, Оно-но Комати и часть анонимных стихотворений. Объединяющей характеристикой всех стихотворений являются приемы танка и изысканный стиль.
Фунъя Ясухидэ также представлен в антологии «Хякунин иссю».
Она налетит,

И никнут осенние травы,

Сгибаются дерева.

Воистину, горы и ветер,

Соединяясь, рождают бурю.

Переводчик: В. Санович.

Хоть и греюсь в лучах
Сложил эту песню по повелению Государыни Нидзё, которая в ту пору еще называлась Госпожой из Опочивальни, когда она пожелала в третий день первой луны, чтобы случившиеся тут приближенные слагали стихи о снегопаде в солнечную погоду

Хоть и греюсь в лучах

весеннего яркого солнца,

горько осознавать,

что уже едва ли растает

снег, главу мою убеливший…

Переводчик: А. Долин

Еще о Новом годе и любви

Складной веер уги (扇) привлекает к вам благосостояние.
Складной веер уги (扇) привлекает к вам благосостояние.

Об обычае украшать украшать дома на Новый год кадомацу сложено много стихов.
Сайгё пер. В. Марковой
У каждых ворот
Стоят молодые сосны.
Праздничный вид!
Во все дома без разбора
Сегодня пришла весна.
«О том, как вс всех домах празднуют приход весны»

Народная новогодняя песня
И песен:
У любимого дома
Бамбук и сосна.
Это значит,
Пришел Новый год.
Год за годом
Идет в бесконечной череде.
Славу жизни поем
И встречаем опять Новый год.
Новый год праздновался в Японии по лунному календарю.

В девятый день одиннадцатого месяца пятого года эпохи Мэйдзи (1872) император решил ввести европейский календарь вместо лунносолнечного, которым пользовались в Японии испокон веков. Он объявил, что третий день следующего месяца будет 1 января 1873 года. Решение было принято, император удалился в личное святилище, чтобы провести обряд, извещающий о нововведении предков и покровительствующую ему богиню Аматэрасу. Он хотел знать, увенчается ли реформа успехом. Таков был обычай: каждый раз, когда император (или любой другой человек) должен принять важное решение, он сообщал об этом коми и предкам. И Новый год стал праздноваться 1 января. Японцы очень любят праздник. И стихи о новом годе актуальны так же как и 1000 лет назад.
Из Кокинвакасю
В первых трех песнях говорится в том числе и о Фудзи.

В 1069 Песне-посвящении Великому божеству об исправлении и о радостной встрече Нового года. Хэйянская аристократия позаимствовала у китайцев обычай встречи Нового года и его пышного празднования. Упоминание Нового Года встречается с самого раннего периода японской литературы.

Свиток XIX. Песни смешанных форм
Танка (Длинные песни Свиток XIX.)

Раздел называется «Танка» (в переводе «короткая песня»), однако в действительности здесь представлена форма тёка(«длинная песня»).
1001 Без названи

Редко видимся мы
с любовью моей ненаглядной,

с той, что сердце навек

окрасила черной тоскою.
Оттого-то всегда
я тучи небесной мрачнее,
но пылает душа,
словно поле весною близ Фудзи.

Мне, увы, нелегко

добиться свидания с милой
но смогу ли ее
за страдания возненавидеть?!
Только глубже любовь
и светлее — как дали морские.

1002 Список поэтических тем в форме «длинной песни», преподнесенный Государю вкупе с собранием старинных песен[375]

С Века грозных Богов

тянулась чреда поколений,

коих не сосчитать,

как коленцев в бамбуковой роще,

и во все времена

слагали печальные песни,

уподобясь душой

смятенной разорванной дымке,

что плывет по весне

над кручей лесистой Отова,

где кукушка в ночи

без устали горестно кличет,

вызывая в горах

далекое звонкое эхо,

и сквозь сеющий дождь

звучит ее скорбная песня.

И во все времена

называли китайской парчою

тот багряный узор,

что Тацуты склоны окрасил

в дни десятой луны,

в дождливую, мрачную пору.

Зимним садом в снегу

все так же любуются люди

и с тяжелой душой

вспоминают, что близится старость.

Сожалеют они,

что времени бег быстротечен,

и спешат пожелать

бесчисленных лет Государю,

чтобы милость его

поистине длилась вовеки.

Пламя страстной любви

сердца ненасытно снедает —

как сухую траву

огонь пожирает на поле

подле Фудзи-горы,

что высится в землях Суруга.

Льются бурной рекой

разлуки безрадостной слезы,

но едины сердца,

отростки цветущих глициний.

Мириады словес,

подобно бесчисленным травам,

долго я собирал,

исписывал свиток за свитком —

как прилежный рыбак,

что в море у берега Исэ

добывает со дна

все больше и больше жемчужин,

но еще и теперь

не вмещает мой разум убогий

все значенье и смысл

добытых бесценных сокровищ.

Встречу я Новый год

под сенью чертогов дворцовых,

где провел столько лун

в своем бескорыстном служенье.

Вняв веленью души,

Государевой воле послушен,

я уже не гляжу

на стены родимого дома,

где из щелей давно

трава Ожиданья пробилась,

где от вешних дождей

циновки давно отсырели…

(Ки-но Цураюки)

1028 Без названия

О, гори же, гори

в груди огонек негасимый!

И всесильным богам

никогда не развеять дыма,

что восходит к небу над Фудзи…

(Ки-но Мэното)

1065 Без названия

С каждым годом, увы,

все больше и больше старею,

снег виски убелил —

только сердце осталось прежним,

лишь оно, как снег, не растает!..

(Оэ-но Тисато)
Песни из собрания палаты песен
069 Песня-посвящение Великому божеству Наоби[397]

будем мы служить тебе

до скончания веков.

Наоби — синтоистское божество, обладающее способностью обращать дурные дела в хорошие и несущее людям радости.

Начинается год —

и мы, запасаясь дровами,

новых радостей ждем,

что божественным милосердьем

уготованы нам навеки!..

< В «Анналах Японии» последние две строки записаны так: … будем мы до скончания века божеству служить неустанно.>

Мибу Тадаминэ Эликсир бессмертия

Зелье, о котором говорится в песне, — эликсир бессмертия. Представление о таком эликсире вместе с другими идеями Лао-цзы и Чжуан-цзы проникли из Китая и были предметом увлечения многих в те времена. В китайской книге о святых отшельниках (“Ле сянь чжуань”) рассказывается, как внук императора Гао-ди династии Ци (479–482) — правитель области Хуайнань по имени Лю Ань, увлекавшийся магией, был посвящен неким человеком по имени Ба Гун в секрет изготовления волшебной настойки, благодаря которой можно было взлететь на небо. И вот однажды, поощряемый Ба Гуном, он вместе с ним взлетел на небо. Петух и собака, лизнув треножник, на котором оно изготовлялось, и вкусив остатки напитка, также взлетели на небо. В «Нихон Рё:ики» (1-13) (Рэники?), написанной на китайском языке, где собраны буддийские предания и притчи, говорится о женщине, которая, отведав волшебной настойки (не то волшебной травы), вознеслась на небо. Об этом говорится и в “Кайфусо”, 31.

Позже этот образ использовался и в “Такэтори-моногатари“.

Мибу-но Тадаминэ (яп. 壬生忠岑 , конец IX — начало X века. Точные годы его жизни неизвестны) — один из крупнейших японских поэтов периода Хэйан. После смерти его имя было включёно в число «Тридцати шести бессмертных поэтов»
Мибу Тадаминэ Эликсир бессмертия
呉竹の
よよの古言
なかりせば
いかほの沼の
いかにして
思ふ心を
述ばへまし
あはれ昔へ
ありきてふ
人麿こそは
うれしけれ
身は下ながら
言の葉を
天つ空まで
聞えあげ
末の世までの
あととなし
今もおほせの
くだれるは
塵に繼げとや
塵の身に
積もれる言を
問はるらむ
これを思へば
いにしへに
藥けかせる
けだものの
雲にほえけむ
ここちして
ちぢの情も
おもほえず
ひとつ心ぞ
誇らしき
かくはあれども
照る光
近き衞りの
身なりしを
誰かは秋の
來る方に
欺きいでて
御垣より
外の重守る身の
御垣守
長々しくも
おもほえず
九重の
なかにては
嵐の風も
聞かざりき
今は野山し
近ければ
春は霞に
たなびかれ
夏は空蝉
なき暮らし
秋は時雨に
袖を貸し
冬は霜にぞ
責めらるる
かかるわびしき
身ながらに
積もれる年を
しるせれば
五つの六つに
なりにけり
これに添はれる
わたくしの
老いの數さへ
やよければ
身は卑しくて
年高き
ことの苦しさ
かくしつつ
長柄の橋の
ながらへて
難波の浦に
立つ波の
波の皺にや
おぼほれむ
さすがに命
惜しければ
越の國なる
白山の
頭は白く
なりぬとも
音羽の滝の
音にきく
老いず死なずの
薬もが
君が八千代を
若えつつ見む
くれたけの
よよのふること
なかりせは
いかほのぬまの
いかにして
おもふこころを
のはへまし
あはれむかしへ
ありきてふ
ひとまろこそは
うれしけれ
みはしもなから
ことのはを
あまつそらまて
きこえあけ
すゑのよよまて
あととなし
いまもおほせの
くたれるは
ちりにつけとや
ちりのみに
つもれることを
とはるらむ
これをおもへは
いにしへに
くすりけかせる
けたものの
くもにほえけむ
ここちして
ちちのなさけも
おもほえす
ひとつこころそ
ほこらしき
かくはあれとも
てるひかり
ちかきまもりの
みなりしを
たれかはあきの
くるかたに
あさむきいてて
みかきもり
とのへもるみの
みかきより
をさをさしくも
おもほえす
ここのかさねの
なかにては
あらしのかせも
きかさりき
いまはのやまし
ちかけれは
はるはかすみに
たなひかれ
なつはうつせみ
なきくらし
あきはしくれに
そてをかし
ふゆはしもにそ
せめらるる
かかるわひしき
みなからに
つもれるとしを
しるせれは
いつつのむつに
なりにけり
これにそはれる
わたくしの
おいのかすさへ
やよけれは
みはいやしくて
としたかき
ことのくるしさ
かくしつつ
なからのはしの
なからへて
なにはのうらに
たつなみの
なみのしわにや
おほほれむ
さすかにいのち
をしけれは
こしのくになる
しらやまの
かしらはしろく
なりぬとも
おとはのたきの
おとにきく
おいすしなすの
くすりかも
きみかやちよを
わかえつつみむ

Если б не было тех,
почивших в веках, поколений,
коим нет и числа,
как коленцам бамбука в роще, —
разве мы бы могли
свои сокровенные думы
донести до людей,
словами выразить сердце?
Немы были бы мы,
как безмолвная топь Икахо.
О, сколь счастлив наш рок,
что некогда, в давние годы,
славный Хитомаро
пребывал в пределах Ямато.
Хоть незнатен он был,
но искусство песни японской
он вознес до небес
и оставил потомкам память.
Мне велел Государь
собрать старинные песни —
недостойный слуга,
исполняю монаршую волю
и вослед мудрецу
стремлюсь дорогой неторной…
Лишь подумать о том —
и кажется, что в смятенье
закричать я готов,
как зверь из сказки китайской,
что, дурмана хлебнув,
вознесся к облачным высям.
Больше нет для меня
ни радостей, ни печалей,
всей душой предаюсь
одной-единственной цели.
Но забыть не могу,
что ранее при Государе
стражем я состоял
да сослан был по навету —
было велено мне
перебраться на запад столицы,
к тем далеким вратам,
откуда приходит осень.
Ах, не думалось мне,
что останусь на долгие годы
бедным стражем ворот
вдалеке от монарших покоев,
где в отрадных трудах
под девятиярусной кровлей
прожил я много лет,
избавлен от бурь и лишений.
Ныне к склону горы
примыкает мое жилище,
так что дымка весной
опускает над домом полог;
летом трели цикад
о юдоли бренной вещают;
осень слезным дождем
увлажняет рукав атласный;
донимает зима
жестокими холодами.
Так влачится мой век
в убогости и забвенье,
быстро годы летят,
все длиннее их вереница.
Тридцать лет пронеслось,
как постигла меня опала.
Отлучен от двора,
встречаю в изгнанье старость.
Втуне прожитых дней,
увы, не вернуть обратно.
Тяжко мне сознавать
свою печальную участь —
на ничтожном посту
служить в преклонные годы…
Но посмею ли я
обратиться с жалобой дерзкой!
Так и буду дряхлеть,
как ветшающий мост Нагара.
Уж морщины на лбу —
словно в бухте Нанива волны.
Остается скорбеть
о своей злополучной доле.
Уж давно голова
белее снежной вершины
Сира, «Белой горы»,
в отдаленных пределах Коси,
но лелею мечту
отыскать эликсир бессмертья,
о котором молва
летит, как шум водопада,
ниспадающего
с утесов горы Отова, —
чтобы тысячи лет
пребывать вблизи Государя!..
376. …как зверь из сказки китайской… — аллюзия на китайскую притчу о том, как пес и петух, выпив волшебного зелья, приготовленного Лю Анем, с воем и кукареканьем поднялись в облачное небо.
…стражем я состоял… — упоминание о том, что Тадаминэ одно время занимал должность начальника императорской гвардии. Затем он был переведен в гвардию Левого крыла, расквартированную в западной части столицы по поверьям, осень приходит с запада, и ему была поручена охрана дворцового комплекса «запретного города», но не покоев самого императора.
Мибу Тадаминэ
эликсир бессмертия

Мурасаки Сикибу

МУРАСАКИ СИКИБУ

Мураса́ки Сикибу́ (яп. 紫式部, 978 год — между 1014 и 1016 годами — японская поэтесса и писательница периода Хэйан, автор романа «Повесть о Гэндзи», дневника и собрания стихотворений.

(Из «Домашней антологии Мурасаки Сикибу»)

Недавно встретила особу, с которой была очень
близка в детстве, но с тех пор потеряла ее из
виду, и что же? — не успев приехать, она сразу
же уехала снова, словно соперничая с луной
Десятой ночи Седьмого месяца…

Снова судьба
Нас свела, но понять не успела
Была ты иль нет?
Миг, другой — и за тучами скрылся
Светлый лик полночной луны.

Та особа уехала в далекие края… Осень близилась к
концу, и на рассвете так печально звенели сверчки…

Сверчков голоса
На ограде в саду все печальней,
Все слабей с каждым днем.
О разлуке с осенью плачут они,
Но разве удержишь ее?

Однажды мы ехали в Камо, и на рассвете, когда все
с волнением прислушивались — а не закричит
ли кукушка? — поросшие деревьями склоны
горы Катаока были особенно прекрасны….

О, подождем,
Быть может, скоро услышим
Голос кукушки.
Ничего, что промокнет платье
В росистой чаше лесной.

Гуси и камыши. Японская картина Ямагути Секкея (1644-1732) в раме.
Гуси и камыши. Японская картина Ямагути Секкея (1644-1732) в раме.
*

У меня скончалась старшая сестра, а другая женщина
потеряла младшую, и вот, случайно встретившись в
пути, мы условились заменить друг другу ушедших.
Мы обменивались письмами, надписывая их — «милой
сестрице», но по прошествии некоторого времени и она
и я вынуждены были уехать в далекие края и,
лишенные возможности проститься, лишь в письмах
сокрушались о разлуке…

Дикие гуси
На север спешат далеко.
Их крыльям доверь
Слова свои, пусть бесконечно
Строки писем бегут в облаках.

Однажды я услышала, как на каменистом морском
берегу кричал журавль…

У моря в камнях
Журавль кричит одинокий,
Грустит, как и я.
О журавль, скажи мне, кого,
Ты с такой тоской вспоминаешь?

Когда плыли по озеру на лодке, небо вдруг потемнело, засверкали
молнии — похоже было, что вот-вот разразится гроза…

Тучи нависли,
Вздыбились волны дождю навстречу,
Дико взревев.
И, объятый тревогой, беспомощно
В них качается утлый челн…

Опадающие лепестки смешались, подхваченные
порывом внезапно налетевшего вечернего ветра —
не разобрать, где лепестки груши, где — вишни…

Есть ли на свете
Цветы, лишенные прелести?
Ветер, взметнув,
Смешал лепестки, как чудесны,
Как пленительны нежные краски!

Скончался человек, не так давно уехавший в далекие
края, и его родные, вернувшись в столицу,
рассказали мне об этом печальном событии…

Среди облаков
Его след затерялся, и где же,
В какой стороне
Искать нам дикого гуся,
Который отбился от стаи?

В те дни, когда такой переполох царил в мире,
я, послав одному человеку расцветший вьюнок,
сложила

Знаю, что жизнь
В любой миг оборваться готова,
Все ж безмерно грущу,
Видя, как люди торопятся
Обогнать росу на вьюнках.

x x x

Навещаешь ты всех,
Так когда же ко мне, кукушка,
Залетишь наконец?
Истомилось сердце мое,
Ведь так долго тебя я жду.

По какому-то случаю написала…

Знаю, куда
Луна неизменно стремится,
Но ночь напролет
Прождала, напрасно надеясь
В небе свет ее отыскать.

Ответ Фудзивара Нобутака

Горы, куда
Стремилась луна, окутал
Холодный туман.
И лунный свет затерялся,
Растаял в пустынном небе.

На девятый день Девятой луны я из покоев
государыни получила кусочек ваты, пропитанной
росой с хризантем, и по этому случаю сложила:

Росой с хризантем
Лишь затем, чтобы стать чуть моложе,
Увлажню рукава,
А долгие годы жизни
Оставлю хозяйке цветов.

В тот день, когда выпал первый снег и было мне
отчего-то грустно…

И ведать не ведая,
Что все больше тревог с годами
Ложится на плечи,
На заброшенный сад ложится
Сегодня первый снежок.

Как-то, обнаружив среди бумаг письмо той, что
покинула уже этот мир, написала особе, с ней
связанной…

О жизни не думаешь,
Пока не склонится к закату.
Но однажды поймешь,
Сколь печален удел человека,
И как же станет тоскливо!

x x x

Станут ли те,
Кому нас пережить суждено,
Читать эти строки?
Пусть даже кистью начертанное
И останется в мире навечно…

Сборник. Японская поэзия

Мурасаки Сикибу
Перевод Т. Соколовой-Делюсиной

—————————————————————————-

Северо-Запад, СПб, 2000
OCR Бычков М.Н.
http://www.lib.ru/JAPAN/japan_poetry.txt

*http://www.kristanhauge.com/product/japanese-painting-geese-reeds-yamaguchi-sekkei/