Юсэцу Kaihō Yūsetsu
Эти рукописные свитки, представляющие все пятьдесят четыре главы из литературного шедевра Мурасаки Сикибу, были приписаны Юсэцу, сыну мастера рисования тушью Кайхо Юсё (1535–1615), и двадцати семи каллиграфам. Сцены нарисованные искусной кистью, случайными штрихами золота и серебра и характерными элементами пейзажа демонстрируют некоторое сходство с другими работами, связанными с Юсэцу. Одна сцена для сорок пятой главы была написана другим, менее опытным художником, возможно, подмастерьем.
Хотя Юсэцу происходит из самурайской семьи, он потерял отца в молодости, и управлял магазином по продаже готовых картин. Его состояние улучшилось после того, как он познакомился с третьим сёгуном Токугава Иэмицу (1605–1651) и художниками школы Кано; это привело к заказам от придворных и самого сёгуна.
Чжоу Маошу любуется лотосами
Бородатый ученый упирается локтями в борт лодки и подпирает подбородок руками, наклоняясь, чтобы мельком увидеть лотосы, разбросанные по поверхности пруда. Это философ династии Северная Сун Чжоу Маошу (китайский: Чжоу Дуньи, 1017–1073). Ведущий деятель ранней неоконфуцианской мысли, Чжоу написал, среди прочих текстов, короткое эссе «О любви к лотосу» («Ай лиан шо»), в котором описывает лотос как «человека добродетели». в отличие от «отшельника» хризантемы и «аристократического» пиона.
После смерти своего отца, Кайхо Юсё (1533–1615), Юсэцу управлял магазином по продаже готовых картин под названием «Тюдзаэмон». Позже он получил покровительство Токугавы Иэмицу, третьего сёгуна, и вернулся к использованию фамилии Кайхо.
Чжоу Дуньи о лотосе
На суше, на воде, в траве, на дереве — повсюду цветов есть очень много всяких, которые достойны любованья. В эпоху Цзинь жил Тао Юаньмин — поэт, который полюбил одну лишь хризантему. С династии же Таи и вплоть до наших дней любовь людей сильней всего к пиону.
А я так люблю один только лотос — за то, что из грязи выходит, но ею отнюдь не замаран, и, чистой рябью омытый, капризных причуд он не знает. Сквозной внутри, снаружи прям… Не расползается и не ветвится. И запах от него чем далее, тем чище…
Он строек и высок, он чисто так растет. Прилично издали им любоваться, но забавляться с ним, как с пошлою игрушкою, отнюдь нельзя.
И вот я так скажу:
«Хризантема среди цветов — то отшельник, мир презревший. А пион среди цветов — то богач, вельможа знатный. Лотос — он среди цветов — рыцарь чести, благородный человек. Да! Да! Любовью к хризантеме, с тех пор как Тао нет, прославлен редко кто. Любовью к лотосу живет со мною вместе какой поэт?
Любовь к пиону подойдет к поэту из толпы»